Спустя десять минут они сидели каждый на своем привычном месте: он – на кровати, она – на стуле, и завтракали.

– Осторожно, не ешь так быстро, лучше я попозже дам тебе еще чего-нибудь.

– Есть, сиделка, – откликнулся Реджиналд и одарил улыбкой, заставившей ее сердце болезненно сжаться.

– Ты позже захочешь съесть что-то более основательное. Что я должна тебе оставить?

– Ну, если мне придется справляться самому, то лучше всего суп, который нужно только подогреть, – ответил он, горестно вздохнув. – Конечно, я смогу и сам сварить... – И Реджиналд почти с мольбой заглянул ей в глаза.

– Ладно, пусть будет суп. – Синтия поспешно вскочила, поставила тарелки на поднос и осмотрела комнату. – Завтра наведу тут порядок, – добавила она.

– Завтра?! А я-то думал, что ты бросаешь меня навсегда!

Синтия пожала плечами и сдалась окончательно.

– Да, я загляну завтра... Но только ненадолго, – добавила она, заметив удовлетворенный блеск в серых, больше не воспаленных глазах.

– Я готов довольствоваться любыми крохами твоего внимания, – с неубедительной покорностью ответил Кормакс.

Усмехнувшись, Синтия покинула его и в кухне, вдали от обаятельной улыбки адвоката, заваривая чай, быстро пришла в себя. Эта интимность совместных чаепитий, завтраков и ужинов должна немедленно прекратиться. Она вносила видимость отношений, которых между ними не существовало. И если у ночного эпизода будут последствия, то ей стоит винить не только, вернее, – не столько его, сколько себя.

Реджиналд ведь не просил ее изначально приходить и помогать ему, она сама навязалась. А теперь с трудом возводимый ею барьер между «прислугой» и «работодателем» рухнул под влиянием этой интимно-домашней обстановки.

И все же факт оставался фактом: невзирая ни на какие последствия, они чужие друг другу люди, практически незнакомые...

Синтия отнесла Реджиналду чай и спросила:

– Как ты себя чувствуешь? Только честно.

– Лучше с каждым часом. Вчера мне казалось, что я умираю. А сегодня я в высшей степени живой. В основном благодаря комбинации чудес современной медицины и твоей нежной, любовной заботы, Синтия, – улыбнулся он.

– Вот и хорошо. Тогда я не буду чувствовать себя виноватой, когда оставлю тебя одного.

Улыбка мгновенно исчезла с его лица.

– Мне будет тебя чертовски не хватать, – уныло промолвил он. – Затоскую и впаду в меланхолию, а это нездорово...

– Нонсенс, – ответила Синтия. – Еще неделю назад ты даже не видел меня.

– Почему-то я все время забываю об этом, – сообщил Кормакс.

– Потому что тебе нечем заняться. Когда вернешься в свой офис и начнешь оперировать статьями законов, или что ты там делаешь...

– Синтия, что бы я ни делал, я никогда не перестану быть искренне благодарным тебе. И никогда не забуду, – многозначительно добавил он.

Она нетерпеливо вздохнула.

– Полагаю, ты снова пытаешься вернуться к «последствиям».

– Нет ли у тебя случайно тайного намерения скрыть от меня результаты? – Он подозрительно посмотрел на нее.

– Я обещала, что сообщу, значит, сообщу, – заявила Синтия, хотя упомянутая мысль и мелькала в ее голове. – А до тех пор нельзя ли больше не возвращаться к этой теме?

– Только до поры до времени, – сумрачным голосом ответил Реджиналд. – Тебе обязательно сегодня отправляться на работу? Ты так устало выглядишь! Отдых пошел бы тебе на пользу.

– Ничего, я не надолго. Основные продукты я занесла в прошлую пятницу.

– Памятный день, – мечтательно протянул он.

– Да уж, – согласилась Синтия и начала собирать чашки. – Пожалуйста, прояви благоразумие, Реджиналд, и не вставай с кровати без крайней необходимости. Поверь моему опыту на этом поприще. По крайней мере, в ближайшие два дня.

– Да я с ума сойду за такое время, запертый тут, как зверь в клетке, в одиночном заключении!

– Ерунда! Я сейчас принесу книг, радио и телевизор есть. – Нетерпение ясно слышалось в ее тоне. – И обещаю тебе свежую «Чикаго трибун», когда зайду проведать.

– А когда это будет?

Такая вселенская скорбь звучала в голосе Кормакса, что Синтия, рассмеялась.

– Когда освобожусь, тогда и будет.

После десятичасового приема лекарства, позаботившись, чтобы у больного под рукой были вода и свежий сок, она отправилась к миссис Конрой, которая, к счастью, жила здесь же неподалеку, в Эванстоне.

Двух с половиной часов оказалось вполне достаточно, чтобы справиться со всеми делами. Полив цветы и отставив на холодильнике записку с сообщением о болезни мистера Кормакса, Синтия отправилась обратно к нему.

Тихо, как мышка, она открыла входную дверь, пробралась к спальне и осторожно заглянула. Кровать была пуста... Синтия задохнулась от возмущения, в следующую секунду сменившегося испуганным возгласом: Реджиналд схватил ее в объятия и крепко поцеловал.

– Не делай этого! – Она яростно оттолкнула его. – Почему ты не в постели?

– По-моему, это очевидно... – Он моргнул, пошатнулся и вынужден был опереться на стену.

– Вот видишь, Реджиналд Кормакс, нарушение порядка никогда не доводит до добра. Тебе-то уж следовало бы это знать лучше меня. Готова поспорить, у тебя кружится голова.

– Да, но только от твоего присутствия, – с особенным блеском в глазах ответил «правонарушитель».

– В таком случае мне лучше держаться от тебя подальше. Реджиналд, мне надо вернуться в Оук-Парк. Если ты обойдешься без меня до вечера, то я постараюсь вернуться к шестичасовому приему лекарства.

– А если я дам самую страшную клятву, что не покину своей постели всю ночь, ты останешься?

Противиться его умоляющему взгляду и такому же тону было невозможно. И Синтия, признав поражение, кивнула.

– Но только сегодня.

– И еще, езда на общественном транспорте отнимает слишком много времени и сил. Возьми деньги и поезжай на такси и туда, и обратно. Я бы дал тебе мою машину, в автосервисе мне сказали, что она готова, но, боюсь, ты слишком устала, чтобы сидеть за рулем.

– Ладно, ладно, потом договоримся...

– Нет, – твердо стоял на своем Реджиналд. – А то я сам пойду и принесу деньги.

Синтия покорилась: такси и правда сейчас было весьма кстати.

– Спасибо, – сказала она. – А теперь мне пора.

– Даже без поцелуя на прощание? – горестно вздохнул он.

– Совершенно верно! До встречи.

6

Когда Синтия добралась до дому, то обнаружила, что на ее автоответчике нетерпеливо вспыхивает красный огонек. Скорее всего это Дэвид, решила она, но побоялась стереть сообщение. А вдруг все-таки нет? Нажала кнопку и тут же убедилась, что была права. Самодовольный голос наполнил комнату:

– Синди, это снова я, Дэйв. Я должен поговорить с тобой. Сними трубку... Ладно, хочешь валять дурака – вперед! Но учти, прятаться всю жизнь тебе не удастся. Скоро увидимся.

Черт, черт, черт! Проклятый Бэррет! Ей нечего сказать ему, совсем нечего. Их расставание было столь отвратительным, что ее до сих пор трясло при одном воспоминании. После долгих едких упреков и обвинений ссора достигла стадии насильственных действий, после чего Дэвид покинул квартиру. Синтия, опасаясь его возвращения, быстро собрала свои вещи, оставила боссу сообщение, что заболела, и поехала к родителям под этим вымышленным предлогом. И уже там разболелась по-настоящему. Когда же самые тяжелые первые дни остались позади и она была уже в состоянии принимать взвешенные решения, то послала в офис письмо с уведомлением о своем увольнении.

Потом начались звонки – яростные, неистовые звонки Дэвида ее родителям, которые заверили его, что их дочь не желает иметь с ним ничего общего. Затем наступила тишина... И вот теперь снова звонки, на новый номер, не зарегистрированный в телефонной книге...

Яростно нажав кнопку, стирающую сообщения, будто могла таким образом стереть и самого Бэррета, Синтия отправилась вниз и два часа посвятила приготовлению сегодняшнего ужина и завтрашнего завтрака своим домовладельцу и соседу. Молодые и здоровые, оба обожали острую мексиканскую кухню, которой и сама Синтия была большой поклонницей. Поэтому вскоре дом наполнился ароматами перца, чеснока, оливкового масла и свежей зелени.